— Боишься предположить? – учтиво отметила она, а в улыбке ее почти проглядывалась насмешка. – Или боишься того, что на самом деле ты уже знаешь ответ, мой дорогой Фи, - Эль слегка вздергивает подбородок, и, хотя даже сидя она была ощутимо ниже и меньше Феликса, взгляд этот казался глядящим свысока. Взгляд, ей словно бы не принадлежащий. Возможно, этот взгляд, как и некоторые другие постулаты, вложенные Инквизицией, пропитали ее шкуру так плотно, что стали частью ее. А, возможно, прямо сейчас она просто пудрила Феликсу мозги. В случае с Эль никогда нельзя знать наверняка. – Фонарь, указывающий путь слепым, находится так далеко и столь недосягаем, что отребье, живущее в собственных тенях, никогда и не приблизится к ее свету.
Таково было противопоставление природы их магии. Светлая магия, также, как и темная, в какой-то степени влияла на душу, пусть это и выражалось иначе. «Мы лучше, чем вы», словно бы читалось в ее речи, «мы чище». Обладатели светлой магии, скрытой и недоступной другим, представали в глазах своих соперников лишь так и не иначе. Конечно, в большинстве случаев это стереотипное суждение было обосновано. Однако Эль – совсем другое дело. Будучи единственной наследницей дома Риверди, она всегда была и остается ненадежным союзником даже в сытые времена. Эль ведома своим интересом, и ее интерес – это семья. Главная сила и главная слабость. «Украдкой — к вершине, сокровища — в сердце, верность — лишь к крови». Эль не беспокоила вера, которую она испила вдоволь за столько лет слепой и тяжелой службы. Она не была праведна, не была набожна. И все же, дарованная богами сила, их таинство, было в ее руках. Могла ли она судить Инквизицию и Мауров за вмешательство в естественный ход вещей? Не в ее положении, совершенно нет. Но она судила. Лицемерно и двулично судила всех, кроме себя самой. Потому что… верность – лишь к крови.
— Разве твои опровергают мои? – улыбалась Эль ему почти также, как в детстве, когда учила неразумного Феликса тому, как работает мир вокруг, как работает сама магия. С той лишь разницей, что прежнего тепла в ее глазах не было. И прежней открытой, несправедливо обвиненной, но чуткой по сути своей девочки тоже не было. – Великое Учение таково, что предполагаемые «клыки» оторвали бы не у «порядочного» вампира, а у того, кто, преисполнившись и упившись своей властью над смертными, начал бы бросаться на них. Конечно, его осудил бы преантский закон. Но и от суда божьего ему не сбежать. И суд божий не позволит ему выйти мучеником. Отребью, покусившемуся на жизнь убогих, обделенных магией людей, кара – быть испепеленным силой солнца.
Верила ли она в то, что говорила? Стояла ли она за идеалы, которые транслировала? Это зависит от слушающего. Если Феликс уверен в том, что она верила, значит, так оно и было. Если уверен в том, что она не может быть верна этому бреду, значит, так оно и было. Скользкая, извилистая, подстраивающаяся под изменяющуюся реальность суть рода Риверди сейчас отчетливо прослеживалась в ней. Именно это, вероятно, и обеспечивало им выживание на протяжении столетий, несмотря на критически низкую рождаемость.
— Ох, милый Фи, - елейный ее голос ласкал слух. И вместе с тем, таилось в нем что-то темное. Что-то совершенно идущее вразрез ее улыбке и ее голосу. Ее деланной, фальшивой невинности. – Именно это и называется «заслужить свой дар». Ты можешь быть искусным лекарем, желающим помочь людям, но ограниченным собственным видом или… - ее рука как бы ненароком тянется к креслу Феликса и касается его ладони. Эль похлопывает по ней совершенно по-дружески. – Ты можешь быть плодом, щедро натертым воском. Блестящим, превосходным, манящим снаружи, - ладонь ее в один момент крепче сжимает его руку. Сияние под ее рукой заставляет гореть его кожу под перчаткой. Заклинание, которое защитило бы невинную душу от зла, как то ведают книги, сейчас это самое зло жгло. – и при этом быть совершенно гнилым изнутри. Какая несправедливость, право.
Она продолжала улыбаться, не разжимая хватки. Улыбалась ли она также, когда убивала мауров? Улыбалась ли также, когда подвергала тех, кого он считал единомышленниками? Осталось ли в ней хотя бы частичка той Эль, которую Феликс знал?
— Как было бы славно, если бы мы просто могли вручать магию тем, кто ее действительно заслуживает, не так ли?
Ее мысли. Или не ее.
«Ну же. Яви свою маурскую суть, Феликс»
Эль отпускает его, будто ничего не было, и почти издевательски похлопывает по раненной ладони.
— Боюсь, ты неправильно смотришь на девушку, Феликс. Ее гнев – лишь доказательство того, как она верна принцу. Когда она обуздает свой дикий нрав, как и положено всякой женщине ее положения, она станет крепкой защитой Его Высочеству. А в нашем положении… нет ничего важнее, чем защита престолонаследия, - размышления ее уже больше походили на разговор с самой собой. С чего бы Феликсу знать о щепетильности ситуации с престолом? С чего бы знать о всех мерах, которые Эль и другие члены Тайной канцелярии предпринимают, чтобы защитить его власть? Она морщится и вслух цыкает. Надо держать язык за зубами. – И между прочим… даже в ее положении мисс Валуа права. Слова юной Арвуд – это государственная измена, - она наблюдает за агрессивной и хаотичной магической дуэлью. – Девушка столь легко разбрасывается настолько отвратительными словами, что, не будь мы в школе, ей бы впору отрезать язык, - заявляет она прямо, тихо хмыкая, и продолжает: - Именно из таких в итоге и вырастают мауры, - и вновь Эль косит взгляд к Феликсу. И вновь – та же улыбка. – Надеюсь, ты не поэтому на нее ставишь? В таком случае, конечно, я бы пригляделась и к малышу Ариону.
Угроза, завуалированная в шутку, или наоборот?
Внезапно на арене появляется еще одна пара, которая, однако, вступает в бой с соблюдением всех правил. Судя по их стойке, обе девочки – ученицы Феликса. Занятно. Бой обещает быть досто…
— Танец? – вырывается у нее почти невольно.
Конечно, каким-то макаром Феликс был назначен преподавателем по фехтованию. Эль полагала, что причина этому – нехватка персонала, и находила это до крайности смешным. Мальчик, который ненавидел фехтование всей душой, ненавидел вид потеющих противников и постоянно жаловался на то, как от меча у него болит рука – и чтоб он так страстно полюбил фехтование, что обозвал его танцем? Да ни в жизнь.
«Впрочем… я и не думала, что он когда-то вступит в орден презренных мауров», в мысли ее почти сквозит сожаление и горечь, никак не отражаемые на ее лице. «Кто бы знал, что маленький княжич найдет, чем меня удивить»
Перед глазами у нее в этот момент, однако, плывут совершенно другие танцы.
Их первая встреча: ее танец, его заплаканный взгляд. Она обещала ему танец, в самом деле рассчитывая лишь раздразнить Ральфа.
Их последняя в школьные времена встреча: выпускной бал. Он все еще чистый, дурашливый ребенок, который и близко не поравнялся ростом со своей невысокой наставницей. У него только недавно выпали молочные клыки. Расстроенный ребенок, который сначала с трудом отпустил брата, а затем - и ее саму. Душа его была совершенно чистой. И, право, Эль ни на секунду не думала, что это может измениться. Она не хотела даже допускать мысль о том, что прошлое может предать ее. Что она сама может предать это прошлое.
— Полагаю, твоя ставка – староста? В таком случае, моя – мисс Фуранье. Ну что же, - фыркает Эль, почти отвлекаясь. – Достойный ли она продолжатель нашего исконно аденского духа? Какой-то куратор уже хватался за голову от ее выходок?
- Подпись автора
Эль де Риверди
36 лет, человек
Бывший преподаватель БиЗ | Бывшая фрейлина при дворе
Настроение: спокойствие с перманентной печалью
Общее состояние: фоновая слабость из-за плода, уменьшенное количество маны
Анкета
Беременна 🤰🏻
